Хочу рассказать о "Димитрии Самозванце". Но не историческом персонаже, а литературном, из трагедии Сумарокова.
Пьеса эта, один из первых опытов русской исторической драмы, в наше время малоизвестна, ибо высокий штиль XVIII века... в общем, читать ее современному человеку тяжело. И очень жаль! Потому что это нечто неописуемое.
читать дальшеГлавный герой ее не очень похож на свой исторический прототип (впрочем, и все, что там происходит, не особо похоже на соответствующие исторические события). Но он намного, намного лучше!
Это эталонный злодей - злодей из Палаты мер и весов. Местами чувствуется, что Сумароков оглядывался на шекспировского Ричарда III - но творчески его преобразил и добавил ярких красок.
С кем и с чем мы имеем дело - становится ясно с первых слов. Едва появившись на сцене, наперсник Димитрия (наперсник - это такой специальный персонаж, который задает вопросы и дает герою повод высказаться) спрашивает, отчего царь-батюшка невесел. "Дней тридцать лишь твое внимаю я стенанье / И зрю, что мучишься на троне завсегда", - замечает он. Спрашивается, зачем тогда было захватывать власть?
В ответ Димитрий сразу расставляет точки над i:

Зла фурия во мне смятенно сердце гложет,
Злодейская душа спокойна быть не может.

И далее:

Я к ужасу привык, злодейством разъярен,
Наполнен варварством и кровью обагрен.

Не у всякого злодея можно встретить такой уровень самокритики!
Наперсник явно рад, что можно оставить экивоки и поговорить с царем откровенно. Вообще-то да, отвечает он, тут не поспоришь:

Ты много варварства и зверства сотворил,
Ты мучишь подданных, Россию разорил,
Тирански плаваешь во действиях бесчинных,
Ссылаешь и казнишь людей ни в чем не винных,
Против отечества неутолим твой жар...

Это очень хорошо, продолжает он, что ты сам все понимаешь и на свой счет не питаешь иллюзий. Но раз так, может быть, того...? Так же жить нельзя! Тебе надо что-то с собой сделать!
Э-э, нет, отвечает Димитрий:

Нет сил и не могу себя превозмогать.

Живи он в наше время, сказал бы, наверное, что "нет ресурса".
"Димитрий и сам понимает, что своей кровожадностью восстанавливает против себя подданных и приближает конец своего царствования, но ничего не может с собой поделать", - справедливо отмечает автор краткого пересказа на брифли.ру.
Такое положение повергает Димитрия в страшные душевные терзания и доводит почти до безумия:

А мне, отчаянну, на что надежда днесь?!
Ввек буду мучиться, как мучуся я здесь.
Не венценосец я в великолепном граде,
Но беззаконник злой, терзаемый во аде.
Я гибну, множество народа погубя.
Беги, тиран, беги!.. Кого бежать?.. Себя?
Не вижу никого другого пред собою.
Беги!.. Куда бежать?.. Твой ад везде с тобою.
Убийца здесь; беги!.. Но я убийца сей.
Страшуся сам себя и тени я моей.
Отмщу!.. Кому?.. Себе?.. Себя ль возненавижу?

Живу к несчастию, умру ко счастью ближних.
Завидна участь мне людей и самых нижних.
И нищий в бедности спокоен иногда,
А я здесь царствую и мучуся всегда.

Но и страшно мучаясь, впадая в отчаяние и едва не доходя до безумия, Димитрий не прекращает массовые расстрелы бросать своих врагов в тюрьмы, пытать, казнить, а также добиваться любви прекрасной княжны Ксении. Разумеется, тоже самыми зверскими способами:

Любовь геройская [он, наверное, хотел сказать "злодейская"] во мщение преходит,
Когда взаимственной утехи не находит,
И ежели княжна пренебрежет сей страх,
Цветущу розу я преобращу во прах.

Есть у него, впрочем, и рациональные аргументы в пользу своего modus operandi. Но своеобразные:

Быть пользою чему подлейша может тварь,
А мучить весь народ единый может царь!

Блаженство завсегда весьма народу вредно:
Богат быть должен царь, а государство бедно.

Но истинная причина его поведения - глубокий, непреходящий конфликт с самим собой. В минуту откровенности он признается невесте:

Когда бы менее самолюбив я был,
Давно б Димитрия Димитрий погубил,
И если б было льзя с собою разделиться,
Я стал бы мукою своею веселиться,
Готовый сам себе в мученьи сострадать
И на отчаянье отчаян соглядать.

Прекрасная Ксения охреневает:

Изрядный брак теперь супруге обещаешь
И преизрядное спокойство предвещаешь!
Супружницу ль такой супружник пощадит,
Который и себя по нужде не вредит?

Ну вот, отвечает Димитрий, теперь сама понимаешь, почему меня лучше не сердить.
Тем временем за сценой народ, не в силах больше на все это смотреть, поднимает восстание. Эта новость повергает Димитрия в мрачное отчаяние:

Дрожу: престол падет, преходит жизнь моя...
Куда, отчаянный, к кому прибегну я?!
Встают против меня и бог и человеки,
Разверсты пропасти, пылают адски реки.
Уж я во узника почти преображен:
И небо, и земля, и ад вооружен.
Дух смутный демоны терзают неотступно,
Мой подданный народ гнушается мной купно,
Весь град колеблется, от варварства стеня,
И отвращается всевышний от меня.
Я - враг природы всей, отечества предатель,
И сам создатель мой - мой ныне неприятель.

Где скроюсь от тебя, о боже правосудный?!
Убежища мне нет во горести моей.
Ад, небо и земля - все в области твоей,
И ждет меня мое мученье бесконечно.
Преобрати живот в небытие мне вечно,
Бери и огнь и гром, кинь молнию, губи
И дух из существа навеки истреби!

Наперсник (наивный человек!) думает, что Димитрий вроде пришел в себя:

Конечно, истина твой разум побеждает?

Но зря он так думает. Припадок раскаяния оканчивается немного предсказуемо - приказом об очередной массовой казни.
Но исполнять приказ уже некому. Восставший народ окружил Кремль со всех сторон. Димитрий понимает, что гибель его близка, но жалеет лишь об одном - теперь он понимает, что злодействовать надо было мощнее:

В крови изменничьей, в крови рабов виновных,
В крови бы плавал я и светских и духовных,
Явил бы, каковы разгневанны цари,
И кровью б обагрил и трон и олтари,
Наполнил бы я всю подсолнечную страхом,
Преобратил бы сей престольный град я прахом,
Зажег бы град я весь, и град бы воспылал,
И огнь во пламени до облак воссылал.

И надеется лишь, что кто-нибудь продолжит его дело:

О град, которым я уж больше не владею,
Достанься ты по мне такому же злодею!

Однако и это еще не конец. В последнем пароксизме отчаяния Димитрий берет прекрасную Ксению в заложницы, а убедившись, что это ни к чему не ведет, пытается ее убить. Следует потрясающая по своей риторической силе развязка:

Димитрий
(устремився Ксению заколоть)

Увяньте, розы! [да! да! Он прямо так и сказал!]

Пармен
(с обнаженным мечем, вырывая Ксению из рук его)

Прошли уже твои жестокости и грозы!
Избавлен наш народ смертей, гонений, ран,
Не страшен никому в бессилии тиран.

Димитрий

Ступай, душа, во ад и буди вечно пленна!
(Ударяет себя во грудь кинжалом и, издыхая,
падущий в руки стражей.)
Ах, если бы со мной погибла вся вселенна!

Это же прекрасно!
читать дальшеВот правда, идеальный литературный злодей. Именно таким он и должен быть. Без всяких этих... С одной стороны, прямолинейный и предсказуемый, как фонарный столб - а с другой, с глубинным внутренним конфликтом. Чтобы все понимал, но ничего не мог с собой поделать. И чтобы непременно страдал и впадал в безумие, и от этого еще пуще злодействовал, а потом еще сильнее страдал и глубже впадал, а от этого еще... ну, вы поняли.
И перед страшной, но заслуженной гибелью желал бы одного - чтобы с ним погибла вся вселенна!

Не буду говорить, о ком я сейчас думаю и кому, с сердечным томлением и сладкими слезами, посвящаю этот постинг. Но как бы и догадаться несложнонесложно догадаться:



.

Не в Обзоры, конечно.