Семь вордовских страниц потока сознания. И это еще не все. Будет восемь возможно, девять.
С визуалкой и украшениями по минимуму.

Вот пишу, пишу, а сама думаю: что же дальше со всем этим делать? Реально ведь, читатели ниасилят. Как-то надо сокращать и, возможно, переделывать - а я пока не готова ничего там сокращать.

Как обычно, черновик - и НЕ В ОБЗОРЫ!

читать дальше
Давит.
Тесно. Еще теснее. Колыбель становится тюрьмой.
Плотный, вязкий мрак охватывает со всех сторон. Ни пошевелиться, ни вздохнуть.
Нарастает паника. Ты бьешься в вязкой слизи, словно муха в паутине. Беззвучно кричишь. Мрак сжимается, пытаясь тебя раздавить – или вытолкнуть.
Впереди – вверху – вспыхивает свет.
Отчаянный рывок – и ты вспарываешь свою тюрьму и выплескиваешься наружу, растекаешься мутной пленкой по глади темной воды.
Снова здесь!
Это повторялось уже сотню раз: смерть и возрождение. Вновь и вновь смертные пытаются тебя убить – и зря тратят силы. День, год, сто или пятьсот лет пролетают для тебя, как один миг – и ты всегда возвращаешься.
Но на этот раз что-то изменилось.
Голод – тот необоримый голод, что прежде, подавляя все иные мысли и чувства, властно гнал тебя на поиски новой добычи – теперь молчит. Черный шлейф «чудовища», твой вечный спутник и господин, больше не толкает тебя в спину, требуя немедленно вернуться к охоте. Обессиленный, словно выпотрошенный, покрытый бурыми пятнами ожогов, свернулся он у твоих ног и скулит побитым псом, умоляя хотя бы посмотреть вверх.
Ты поднимаешь взор к пустым небесам.
Там, наверху, несколько воинов с суровыми лицами скорбно застыли над телом, лишенным души: отсюда, из безвременья, живые кажутся неподвижными, как и мертвый.
Вид этого тела, очерченного остывающим багровым следом утраченного фэа, порождает в тебе неожиданное и неприятное чувство: что-то вроде… укола в сердце – можно было бы сказать, будь у тебя сердце.
Ах да… тот человек. Твоя последняя добыча – и первый за долгие столетия серьезный противник. «Бог»-самозванец, что бросил тебе вызов, всерьез надеясь тебя одолеть. Ну и где он теперь?
А где ты?
И – если уж на то пошло – кто ты?
Безымянный черный зверь дергает тебя и настойчиво тянет вверх. Хочет… вселиться в это тело? Что за глупость! Это же чужое тело. Мужское. Тебе оно не подойдет.
«Чужое… но если есть чужое, значит, где-то должно быть и мое?»
Странные мысли. Странные вопросы. Странный шум…
[…шепот?..
…плач?..]
…доносящийся откуда-то издали. Здесь, Внизу, ничто не меняется – почему же ты не слышала его прежде? Странно, что от назойливой черной твари можно просто отмахнуться – и она покорно замрет. Впервые невесть за сколько веков у тебя появился выбор: вернуться в мир людей и продолжить свою охоту – или остаться здесь и… и заняться чем-нибудь другим.
Необходимость принять решение ставит тебя в тупик – и ты не трогаешься с места.
Черный зверь дернулся в последний раз и затих, видимо, смирившись с тем, что в ближайшее время ему ничего не светит. Он ли так ослабел – или что-то изменилось в тебе?
Должно быть, эта последняя схватка вывела тебя из равновесия. Ты победила, да – но этот фальшивый «бог» отчаянно сопротивлялся и сумел-таки нанести тебе серьезный удар. И там было еще что-то… что-то…
[…не надо!..]
Не стоит вспоминать. Ничего особенного не произошло. Ты просто устала. Нужно отвлечься, отдохнуть. Дождаться, пока мертвое тело твоего врага, странно притягивающее взор, превратится в прах и пепел, пока затянутся раны твоего зверя, и это приключение безвозвратно канет в прошлое. А затем – вперед, на новую охоту.
С этой мыслью ты обращаешься внутрь себя, в бархатистую мглу. В бесконечный лабиринт, где воздвигаются и рушатся бесчисленные миры, выстроенные из осколков чужих мыслей, чувств, воспоминаний. Где ты – единственная обитательница и единственная королева.
Почти каждую свободную минуту – когда не охотишься – ты проводишь здесь. Становишься то одной, то другой своей жертвой. Проживаешь за них непрожитые жизни. Вкушаешь их радости и печали, словно драгоценное вино. Охота утоляет голод и доставляет острое наслаждение – игра с плененными душами дарит покой.
Но здесь тебя ждет настоящее потрясение. Темница душ пуста!
Черный бархат твоего уютного мирка облез и болтается обвисшей грязной тряпкой. Сквозь неровные, словно прожженные дыры в его мягких стенах врывается сквозняк. Холодно. Впервые за много веков ты чувствуешь холод. Ветер иных миров лишил тебя своей дружбы: он треплет тебя за волосы, хлещет по щекам, пронизывает насквозь. Что случилось с ним – или с тобой?
А твои сокровища, плененные тобою души – исчезли, оставив по себе лишь причудливо переплетенные, медленно меркнущие серебристые следы.
«Обрели покой» - кажется, так это называется у людей. Прекрасно! А о твоем покое кто позаботится?
Будь он проклят, этот смертный! Он разрушил твой мир! И, кстати, где его душа?
В порыве ветра вновь доносится шепот – торопливый, жалобный, захлебывающийся; кажется, в нем различимы слова. Но ты не обращаешь на него внимания: в ярости ты переворачиваешь свой мир вверх дном, обшариваешь каждый его уголок в поисках хоть одной, хоть самой завалящей младенческой душонки!
Пусто. Бесцветно и голо. Все потеряно… И в этот миг тебя застает врасплох новая мысль, холодная и насмешливая:
Выходит, все твои богатства – краденые?
Как «краденые»? Что это значит?
Чужие лица, чужие мысли, чужие жизни. Есть ли у тебя хоть что-нибудь свое?
От неожиданности ты даже оборачиваешься, проверяя, не стоит ли кто за спиной. Но там, разумеется, никого нет. Ты одна. Да и кому быть здесь – в твоем тайном убежище, надежно огражденном от реальности?
Безымянный зверь снова дергает тебя за платье, словно говоря: «Ну ладно, а теперь, может, пора и подкрепиться?» Но ты отмахиваешься. Ты взбешена – и сбита с толку, и решительно настроена в этом разобраться.
Что значит «свое»?
Свое тело? Ну да, тела у тебя нет. И отлично. С человеческим телом такая морока! Вечно ему что-то не так: то жарко, то холодно, то темно. Оно смертно и уязвимо, не дает менять облик по своей прихоти, со страшной скоростью стареет и теряет красоту, из него то и дело что-то течет, пахнет…
[А еще тело – это больно. Острая, невыносимая боль в самой середине, там, где оно всего нежнее и уязвимее. Боль… и беспомощность… и парализующий страх…]
Короче, от тела ты избавилась давным-давно – и этому только рада. А взамен получила могущество. Такую силу, такую власть, о какой никто из смертных не в состоянии даже помыслить…
Власть над кем?
И еще знания… Точно – знания! Ты живешь уже тысячи лет. Тебе ведомы самые древние и темные тайны подлунного мира. Ты прочла больше книг, чем некоторые видели за всю свою жизнь. Даже сама писала книги о том, что встретила и познала в своих странствиях по всем трем Мирам… это-то – уж точно твое, этого никто у тебя не отнимет!
Взметнувшись, со скоростью мысли ты переносишься к себе в пещеру, где еще догорает всеми забытый факел. Вот они – бесчисленные полки, уставленные свитками и кодексами… вот эта, в обложке из человеческой кожи, написана твоей рукой – ты помнишь, как скрепляла заклятиями пергаментные страницы, узнаешь свой легкий почерк на корешке…
И – не можешь его прочесть.
Причудливая вязь древнего алфавита тебе непонятна. С трудом припоминаешь ты значение отдельных букв – но смысл целого от тебя ускользает.
Взмахнув своим черным шлейфом – невидимый, неощутимый вихрь – ты сбрасываешь книгу с полки. Она падает, взметнув облачко едкой пыли, и раскрывается на середине. Ровные бисерные строки, какой-то чертеж… да что же это?! Хотя бы – когда ты это писала? О чем? Когда в последний раз перечитывала?
Как такое возможно? Ты же больше всего на свете любишь книги!.. то есть любила…
Ледяной вихрь проносится по пещере; вслед за одной рукописью летят с полок другие. Ты растерянно озираешься вокруг, словно в первый раз видишь свою обитель по-настоящему.
Стены черны от грязи, со сводчатого потолка капает вода. На полу, толстым слоем – помет летучих мышей. Вдоль стен – бесконечные сундуки и ларцы с драгоценными камнями и монетами давно забытых государств; на них навалены в беспорядке гнилые, слежавшиеся тряпки, почернелые от времени украшения, и снова груды книг, и бесценные магические артефакты – искореженные, в пятнах плесени и ржавчины. Многие из них явно сломаны; о большей части ты даже не помнишь, что это такое и для чего служит – и, даже если снова явишься сюда во плоти, вряд ли сможешь хоть одним из них воспользоваться.
И эта грязная дыра – твой дом?! Эта куча мусора – твоя сокровищница?!
Почему же прежде ты ничего этого не замечала? Когда это началось? Как ты здесь жила? И как могла привести сюда…
[…того человека… кстати, у него было имя…]
…привести сюда посторонних? Какой стыд!.. Но что за глупость! - разве великой волшебнице, стоящей бесконечно выше смертных, может быть перед ними стыдно? И не все ли равно, что подумает о тебе твоя добыча?..
Ты стискиваешь голову бесплотными руками; незримый вихрь вокруг тебя шелестит страницами и вздымает в воздух клубы пыли. Что это, ты сходишь с ума? Или – быть может, после долгих лет безумия рассудок к тебе возвращается?
Порыв ветра сбрасывает наземь факел. Иссохший древний пергамент занимается мгновенно; огонь перекидывается на соседние книги; миг – и вся пещера охвачена пожаром. Но тебя уже здесь нет: отшатнувшись от огня, ты в страхе отступаешь назад, в свою призрачную цитадель.
Бархатные завесы тьмы словно истончились и выцвели; серыми лохмотьями бьются они на ветру. Пустота проваливается под твоими шагами; ты ступаешь по воздуху неуверенно, словно по тонкому льду. Далекий жалобный плач звучит теперь, не умолкая.
И еще – хоть это и совершенно невозможно, ты ясно ощущаешь на себе чужой взгляд. Тяжелый, недобрый. Пожалуй, злорадный.
- Все хорошо, - повторяешь ты себе, осторожно выбираясь на середину своего мира и создавая себе временную опору. Что-то вроде обломка скалы, висящего в пустоте: странной формы, неопределенного цвета и не слишком устойчивый – но, по крайней мере, к нему можно прислониться. – Разумеется, я знаю, кто я! Сейчас успокоюсь, припомню, и все будет хорошо. Все будет как раньше.
Но успокоиться не выходит. Мысли скачут, детский плач на краю сознания мешает сосредоточиться. Подступает паника. Черный зверь стелется у ног, уговаривая отвлечься и забыться единственным известным ему способом. Может быть, он и есть ты? За долгие годы ты так с ним срослась, так привыкла ему подчиняться, что уже не представляешь вас по отдельности; но сейчас при взгляде на него тебя охватывает отвращение. Нет, ты – определенно не он!
- Пойдем по порядку, - говоришь ты громко, слегка дрожащим голосом. – Мое имя – Келемринда… верно? Верно. Так меня зовут – и всегда звали… кажется.
Имя – это действительно «твое»: произнеся его вслух, ты чувствуешь себя намного увереннее.
- Да… теперь помню, - продолжаешь ты уже спокойнее; взгляд твой устремляется вдаль, в голосе появляются мечтательные нотки. - Келемринда означает «благословленная». Там, откуда я родом, и у мужчин, и у женщин были всё такие долгие, протяжные, полные значения имена. И весь язык у нас был такой же – торжественный и звучный, как звенящая медь. Теперь, должно быть, его уже никто, кроме меня, не знает…
Но тут ты умолкаешь и надолго задумываешься. А ты-то его знаешь? На каком языке говоришь сейчас? Непонятно – все кружится, ветер выдувает мысли из головы, не дает сообразить… Читать и писать ты разучилась; что помешало бы тебе забыть и свой родной язык?
Так и не найдя ответа на этот вопрос, ты продолжаешь – осторожно, словно продвигаясь ощупью в кромешной тьме:
- Я жила в белокаменном городе на берегу озера. – «Скала» за твоей спиной плавится в такт речи, превращается в миниатюрную крепостную стену с башенками; очертания ее смутны и нестойки. – Но озеро давно обмелело и высохло, а от города не осталось даже развалин. Я родилась… давно. Очень давно. Тридцать веков назад. Или сорок? Не помню. Мне шестнадцать лет…
Тут ты снова останавливаешься. Здесь явно что-то не сходится.
- Нет, мне действительно шестнадцать лет. Просто… уже очень долго шестнадцать. Я из древнего королевского рода. Мои родители… мой отец…
[…Не надо!!..]
- …н-неважно. В общем, родители у меня тоже были. Да, я была человеком! И что с того? Это давно в прошлом. С самых ранних лет я тяготилась участью простой смертной и мечтала о чем-то большем – и вот, однажды заветное желание мое сбылось. Я обрела могущество, оставила пути земные, чтобы идти путем богов, и…
…забилась в вонючую нору и сделалась пугалом для крестьянских детей. Ты точно об этом мечтала?
Ты резко оборачиваешься. За спиной у тебя медленно распахиваются ворота призрачного древнего города, в них входит груженый пряностями призрачный караван. Сверху, снизу и по бокам – тьма, и ничего, кроме тьмы. И никого.
Что происходит? Это же не твои мысли! Ты никогда так о себе не думала!
И все же… ведь это правда.
«Великая волшебница», «могущество», «бесконечно выше смертных» - что за пустые, бессмысленные фразы! Вроде тех «звучных слов», любимых людьми, над которыми ты совсем недавно потешалась. Только еще хуже. Где оно, твое могущество? В чем?
- Нет! Я хотела только… хотела…
Городские стены перед тобой дрожат, словно мираж в пустыне. Подступает тошнота. Новый страх охватывает тебя: страх, что разум тебя покинул, что в ослеплении ты не замечаешь чего-то огромного и важного, самого важного – того, что, быть может, стоит прямо здесь, перед тобой…
- Я жила в башне, - произносишь ты, медленно и отрешенно, словно во сне.
Повинуясь этим словам, вокруг тебя созидается башня. Она очень высока и сложена из белого камня, сияющего на солнце; внутри ее – богато убранные покои, и статуи, и многоцветные гобелены со сценами из жизни богов, и свитки, таящие в себе неисчислимое множество увлекательных историй. И потайные комнаты для музыкантов – чтобы музыка звучала словно бы прямо из стен. Все, чего только можно пожелать. И в каждом покое – бронзовые зеркала в рамах, изображающих солнечные лучи, звездное небо или плетение ветвей; господин твой отец приказал расставить их повсюду, чтобы ты радовалась своей красоте. Придворные поэты любят сравнивать тебя с одной из младших Богинь: ты невысокого роста, но отменно сложена, с нежным лицом, с волосами, как сноп огня, и глазами… глаза… какого же цвета были у тебя глаза?
Окна башни выходят на озеро. В погожие дни ты поднимаешься на открытую площадку под самой крышей; ветер треплет твою белую тунику, играет прядями волос, и ты думаешь: вот бы стать легкой, как утренний туман, подняться в небо и улететь! Внизу, на бескрайней водной глади, виднеются лодки. Озеро, как и все окрестные земли, принадлежит королю – но господин твой отец щедр и милостив, и разрешает простолюдинам охотиться в своих лесах и закидывать невод в свои воды. Ты машешь рыбакам рукою – а они привстают в своих лодках, с улыбками снимают шляпы и кланяются тебе в ответ. Как странно - эти люди совсем не боятся тебя… кажется, они тебя любят…
Один из них – совсем молодой парень, не старше тебя. Он всякий раз старается подплыть поближе. Ты думаешь: что, если окликнуть его с высоты? Что, если сплести лестницу из покрывал – как твой прадед, когда бежал от своего коварного брата-узурпатора? Летописный рассказ о его заключении и побеге ты перечитывала, должно быть, сотню раз. Подкупить рыбака золотым браслетом или изумрудными серьгами, спуститься к нему в лодку, когда стемнеет – и пусть он увезет тебя куда угодно, только отсюда подальше!.. Но тонкие, слабые руки твои, не знавшие никакой работы, не смогут разорвать покрывало и сплести из него прочную лестницу. И голос твой слишком тих – он не долетит до рыбака. А если и долетит – ты никогда не осмелишься с ним заговорить.
По глади воды бежит, удлиняясь, алая дорожка: Бог-Солнце на своей колеснице возвращается во дворец Матери-Ночи, а рыбаки – домой, к семьям. Только тебе некуда идти. А что, - думаешь ты, - если прыгнуть вниз? Стать одной из прекрасных и коварных Подводных Дев, о которых поют рыбаки – или просто уйти на дно, исчезнуть, раствориться... Но умирать страшно. А за спиной уже звучат тяжелые шаги, и чьи-то руки ложатся тебе на плечи…
[…Не надо!! Пожалуйста, не надо!!!...]
- Я просто хотела спастись, - говоришь ты еле слышным, надтреснутым голосом. – Сначала мечтала, чтобы, как в сказке, пришел какой-нибудь прекрасный принц и спас меня. Но время шло и шло, и никто не приходил. И тогда… тогда…
И вдруг останавливаешься, как вкопанная.
На этот раз новая мысль не звучит чем-то чужеродным – она, несомненно, твоя собственная: и от этого особенно страшна.
Он же пришел в конце концов!
Совсем не принц, да и не прекрасный – но разве это главное? Он все-таки пришел! Человек, чья сила не уступала твоей. Не устрашившийся бросить тебе вызов, способный выдержать твой взгляд. Тот, кто мог бы тебя спасти!
А ты его убила.
Как и многих, многих других.
Из груди твоей вырывается хриплый стон; в затуманенном сознании прошлое мешается с настоящим. То, чего ты не желала замечать – вырастает перед тобою во всем своем величии и ужасе.
Ты убила их всех. Того молодого рыбака, и его мать, и младших сестер, которых он пытался заслонить собой. И всех их соседей. Старика-звездочета, что учил тебя астрономии и философии. Служанок в передней, и поварят на кухне, и музыкантов в потайной комнате. Жрецов в дворцовом храме – за то, что их Боги не ответили на твои молитвы. Вассалов твоего отца, их жен и детей – за то, что все знали, и ни один тебе не помог. Простолюдинов – за то, что лишь качали головами и шептались на кухнях о твоей беде, и никто, никто из них ничего не сделал. А других – за то, что даже и не знали, и продолжают жить в неведении. За то, что женятся и выходят замуж, рожают детей, веселятся на праздниках, куда ты никогда не попадешь. Всерьез страдают от какой-то ерунды, несравнимой с твоей болью. Живут – когда твоя жизнь растоптана, не успев начаться. Сильных мужчин, воинов и охотников – за то, что у них есть мужество и решимость, которых так недоставало тебе. Младенцев на руках у матерей – за то, что они слабы и беспомощны, а ты ненавидишь слабость…
Так было вначале. Но причины и оправдания очень быстро стерлись – остался лишь голод. Неутолимый голод.


И это, как сами видите, еще не конец.
Вопрос к стойким читателям: верно ли я описываю логику ее мысли и душевных движений? Не надо ли по содержанию чего поправить, добавить... нет, добавлять точно не надо - сократить?